Елена Игнатова - Загадки Петербурга II. Город трех революций
Хулиганы куражились, дрались, устраивали поножовщину почти безнаказанно, поскольку они были в подавляющем большинстве пролетарского происхождения. В 1924 году председатель губернского суда товарищ Нахимсон писал, что «главные кадры хулиганов состоят из зеленой молодежи, частью даже членов РКСМ. Надо увлечь и привлечь эту зеленую молодежь той или иной работой: кружками, экскурсиями, даже танцами (все же лучше, чем хулиганство), одним словом, придумать для них разумные развлечения». Суды всякий раз учитывали их социальное происхождение; на одном суде прокурор говорил: «Наказание должно быть очень суровым, но условным» (это примерно как двадцать лет каторжных работ — условно). В особых случаях, например при покушении на убийство, хулиганы отделывались недолгим тюремным заключением. При таком положении дел горожанам оставалось лишь меланхолически классифицировать их шайки. «В Ленинграде есть ряд хулиганских корпораций, — писала „Красная газета“ в 1925 году. — Охтинская, Гаванпольская, Балтийская, Тамбовская. У каждой — свое лицо. Охтинские занимаются разрушением домов — бьют стекла, срывают вывески, выворачивают фонари, мажут ворота и стены. Гаванпольские — нападают на прохожих. Балтийские специализируются на собачонках и кошках, которых подвешивают к окнам, чтобы пищали, и на преследовании подростков. Тамбовские практикуют в пивных и клубах». Горожане боялись обращаться в милицию с жалобами на хулиганов, потому что после короткой отсидки те возвращались и начинали мстить; так, известного на Васильевском острове хулигана Витю Плаксина укрывали от милиции сами потерпевшие. Особенно много шпаны было на Петроградской стороне и в окрестностях Лиговского проспекта. На Лиговке сутенеры в шапках-финках и с ножами-финками в карманах назойливо предлагали прохожим своих «марух»; в чайной «Смычка города с деревней» собирались наркоманы; в пивной на Пушкинской улице, напротив памятника поэту, пировали лихие «пушкинские ребята». Так продолжалось несколько лет. Дошло до того, что шпана Таврического сада ограбила и порезала финками члена городской комиссии по борьбе с хулиганством!
Наконец, в середине 1926 года в Ленинграде была объявлена кампания по борьбе с хулиганством: милиция устраивала облавы в местах их сбора, на улицах дежурили конные патрули, задержанных хулиганов снимали с учета биржи труда, лишали пособия по безработице и передавали дела в суд. Только к первой половине сентября в Ленинграде было привлечено к уголовной ответственности 1886 человек, но кульминацией кампании по борьбе с хулиганством стало судебное дело о групповом изнасиловании в Чубаровом переулке. В этом преступлении отразилась вся темная, жестокая суть хулиганства. Вечером 22 августа двадцатилетняя работница Любовь Белякова возвращалась домой, на Лиговский проспект. В Чубаровом переулке ее остановила толпа парней и, «завязав глаза грязной тряпкой, под свист, крики и улюлюканье потащила ее на Предтеченскую улицу. Дотащив до сада б. Сан-Галли [тогда он назывался сад „Кооператор“], звери повлекли девушку в глубь сада. Здесь хулиганы сняли с нее повязку, и она увидела себя окруженной толпой». До этого лиговские молодцы не раз «брали в плен» проституток, и известие «Бабу повели!» служило сигналом к их сбору. В саду они выстроились в очередь, один из зачинщиков собрал с каждого «желающего» по 15–20 копеек себе на водку. Среди двадцати двух насильников оказалось несколько комсомольцев, демобилизованный матрос («Позвольте морячку попользоваться!») и член партии, секретарь ячейки ВЛКСМ завода «Кооператор» Константин Кочергин. Он в тот вечер поссорился с женой, сидел на лестничной площадке, переживал и, услышав, что «бабу повели», решил отвлечься от грустных мыслей. Пожалуй, самое поразительное в этой гнусной истории ее обыденность: «Вырвалась из рук насильников Б-ва только в 4-м часу ночи. Перед выходом из сада люди-звери взяли с жертвы клятву, что она будет молчать». Она сумела выйти на улицу, и «прохожий, увидев девушку, сидящую на подоконнике, а возле нее группки молодых людей, сунул руку в карман, как будто у него было оружие, и обратился к ней с предложением проводить. Хулиганы не препятствовали. Она попросила его отвести ее к милиционеру… Произведенная сразу же облава милиции задержала пять человек, из которых она опознала четырех». На суде прокурор спрашивал у насильников: «Отчего же вы ее просто не придушили?» Хороший вопрос! «Зачем душить?» — искренне удивлялись обвиняемые. Подумаешь, побаловались с бабой, эка невидаль! Видимо, так же рассуждал коллектив рабочих завода «Кооператор», которые вступились за своего комсомольского вожака Костю Кочергина.
Суд над «чубаровцами» в декабре 1926 года стал показательным процессом. До этого была развернута широкая кампания в прессе, газеты публиковали циничные показания задержанных, сообщали, что девушку заразили венерической болезнью. Тут же помещались коллективные письма в редакцию: «Хулиганов — каленым железом!», «Только высшая мера наказания может быть для этих преступников-бандитов!», «Суровыми мерами вырвем из нашего Красного Ленинграда гнездо зверей-хулиганов!» Понятие хулиганства стали трактовать расширительно, теперь к нему относили почти все совершенные преступления. Городские власти словно очнулись от спячки и тоже высказывались за применение смертной казни для особо злостных хулиганов. И вообще шпане не место в Ленинграде! «На заседании губисполкома зав. административным отделом т. Егоров указал, что надо высылать хулиганов. Возник проект ссылать их на необитаемый остров Кильдин», — писала «Красная газета». Но через несколько дней в газету пришло письмо с необитаемого острова: «Житель о. Кильдина Кустов пишет, что Кильдин — центр рыбного промысла населения Мурманского побережья. Там есть и постоянное население — около 100 человек. Остров — заповедник белых и голубых песцов, с уникальными природными условиями». Люди там живут только надеждой на будущее, «потому что настоящего у нас нет». Не надо им на Кильдин хулиганов! Тогда ленинградское бюро краеведения порекомендовало для ссылки шпаны необитаемые Кандостров и Мегостров в Белом море, там они узнают, где раки зимуют!
Во время подобных кампаний нередко появляются самые неожиданные предложения. Врач тюремной больницы Соколов выступил на заседании городского хирургического общества с докладом, в котором утверждал, что от хулиганства можно излечить трепанацией черепа: «Многие заключенные хулиганы после трепанации изменили свое поведение. Один из них до операции не выходил за свои проделки из карцера. После трепанации, сделанной по поводу его болезни, характер его изменился и он принял активное участие в культурно-просветительской работе, организовал музыкальный кружок». Идея, конечно, интересная, но чересчур хлопотно… К моменту суда над «чубаровцами» общественное настроение в городе было накалено до предела. В декабре перед судом предстали двадцать семь обвиняемых в возрасте от 17 до 25 лет; семеро из них были приговорены к расстрелу, остальные — к разным срокам заключения в концлагере, двух подсудимых оправдали. «Чубаровщина» надолго стала нарицательным понятием, материалы судебного процесса были изданы отдельной брошюрой, художник Павел Филонов запечатлел это преступление на фреске в фойе ленинградского Дома печати. А в городской фольклор вошла новая песня на мотив «Кирпичиков»:
Двадцать лет жила я в провинции, в деревушке веселой росла,Там училася и не знала забот, я примерной девчонкой была.Всем известная жизнь в провинции, тяжела и довольно темна.Ленинград славится ведь науками, порешила поехать туда.Но не знала я, что там в городе много подлостей кроме наук.Что там люди есть, что звереныши, и там много жестоких мужчин.Вот идет толпа, подошла ко мне, точно звери схватили меня.Насмехалися, издевалися и навек загубили меня[57].
Известно, что многие людские беды происходят от пьянства. В 1915 году в Российской империи был принят закон о запрете производства и продажи спиртных напитков на всей ее территории, несмотря на то что этот закон наносил серьезный урон государственному бюджету в военное время. Октябрьские события 1917 года в Петрограде сопровождались разграблением винных складов, после взятия Зимнего дворца победители бросились в дворцовые погреба и несколько человек погибли, утонув в лужах вина. Для предотвращения «пьяных погромов» в городе пришлось создать особые отряды, которые крушили погреба, разбивали бутылки и бочки, смешивая драгоценные вина с грязным снегом. При военном коммунизме вино водилось только у спекулянтов и у большевистского начальства; по словам Ходасевича, «вся Москва знала, что… у Каменевых вино водится в изобилии. В частности, „каменевский“ коньяк, которым они кое-кого угощали, даже славился». Люди попроще пили всякую ядовитую дрянь. Художник Юрий Анненков вспоминал, как рабочие театра, в котором он работал, пили смесь, которой заправляли автомобили, «эта смесь заменяла им исчезнувшую водку, но, составленная из какой-то бензинной накипи, была чрезвычайно вредна», люди от нее слепли.
